Частная жизнь в письмах и мемуарах

Особенно интересно и, главное, приятно читать эту книгу после того, как прочтешь дневники Софьи Андреевы, окунешься в нервную, сложную, эмоционально перенасыщенную жизнь семьи Толстых. Ясный слог, ровное настроение, доброжелательность и в то же время следование правде и одной только правде — радуют и действуют как освежающий душ.

Я очень благодарна Николаю Карловичу Шильдеру за новый образ Николая I. Другой угол зрения, попытка честно разобраться в системе взглядов, в хаосе чувств. И перед нами предстает совсем другой человек — живой, без сомнения умный, мятущийся, способный чувствовать и сопереживать. Нет, я не стала его поклонницей, но знаменитое выражение "жандарм Европы" явно утратило в моих глазах свою привлекательность.

Дневники в принципе читать интересно — что может быть достовернее ежедневной интимной хроники. А когда это дневники такой яркой женщины, да еще охватывают такой непростой период!.. Зинаида Гиппиус была умной и язвительной, хорошим другом и опасным врагом. Зарисовки, портреты, размышления, диагнозы и приговоры… Читая "Дневники", проникаешься эпохой.

"После прочтения Дневника Софьи Андреевны Толстой остается двойственное впечатление. Чью сторону принять — его или её. С одной стороны — великий писатель, философ, который и хочет-то всего лишь, чтобы его самого и его философию жизни принимали и не изводили каждодневными упреками и угрозами самоубийства, с другой — женщина, на 16 лет моложе своего мужа, вся жизнь которой проходит (и прошла) в родах и заботе о детях, домашнем хозяйстве, переписывании произведений мужа и т.п.
А она хочет другого, она хочет от всего этого оторваться, послать подальше, и взлететь. Но взлететь с Толстым не получается, и не потому, что он не в состоянии, а потому, что летают они на разной высоте и в разные стороны. Он — на радиоактивном самолете, а она — на пропеллерном. И потому, в итоге, жалко обоих. Но почему-то его больше. Хотя должно быть наоборот". (отзыв читателя)

Корделия Терентьевна Дробанцева-Ландау. Сложная личность, абсолютная женственность, неженский ум и неимоверная сила духа. Какие женщины должны быть рядом с гениями?.. С ними должно быть легко или сложно?.. Нет ответов, одни вопросы. Чрезвычайно увлекательное чтение, книга, выдержавшая множество переизданий.

Эта книга недаром выдержала столько переизданий. Великий князь Александр Михайлович, знаменитый и всеми любимый Сандро, ровесник, приятель и шурин последнего императора, моряк, адмирал, создатель русской военной авиации. Человек-легенда. Тонкий, нервный, чувствительный, аристократичный в самом психологическом смысле этого слова. Что может быть интереснее повседневной хроники, записанной рукой такого человека?..

Разумеется, любопытство — первый стимул, который заставляет взять эту книгу в руки. Жена двух таких интересных людей, близких друзей, некоторая путаница в периодах и детях, недомолвки и намеки — всё это интригует и привлекает внимание. При этом, описывая деликатные подробности своей личной жизни и запутанные обстоятельства двух знаменитостей, Наталья Алексеевна умудряется нигде не лгать и то же время не смаковать ненужные детали. Очень деликатное чтение, хоть и крайне любопытное.
Статью Гершензона мы добавили в конце, чтобы хоть как-то прояснить истинное положение вещей.

Дмитрию Иринарховичу Завалишину в жизни не слишком везло. Он симпатизировал идеям декабристов, но формально в движении не участвовал, а в день самого восстания и вовсе был далеко от Петербурга. Однако его все-таки арестовали и приговорили к ссылке и каторжным работам на 20 лет.

Воспоминания о декабристах он начал создавать еще будучи в ссылке, но все документы уничтожил, опасаясь неприятностей со стороны местных чиновников. И только вернувшись в Москву в 1863 году, восстановил написанное.

Интерес этих мемуаров состоит, на мой взгляд, прежде всего в том, что воспоминаниями юности делится уже старик и эту противоречивость можно заметить не только в описаниях, но и в суждениях.
Князь Адам Ежи Чарторижский прожил удивительно долгую жизнь (91 год) и успел застать несколько правителей — от Екатерины II до Александра II.
Оказавшись в Петербурге в качестве заложника, он неожиданно для всех (и для себя в первую очередь) стал одним из лучших друзей наследника, великого князя Александра. Именно Чарторижскому будущий император рассказывал о своих планах дать России конституцию, освободить крестьян и вообще сделать жизнь своих подданных легче. Адам слушал и записывал. А еще он внимательно наблюдал за жизнью великолепного двора и записывал и эти свои впечатления. Его «Воспоминания» — это честные ответы на не самые простые вопросы внешней и внутренней политики Российской империи.

Удивительное дело — популярный в свое время писатель, а реальный интерес вызывают (у современного по крайней мере читателя) его воспоминания, а вовсе не беллетристика.

К середине 1840-х годов Владимир Соллогуб приобрел знаменитость. Этому во многом поспособствовала повесть «Тарантас», которая стала его звездным часом. Но кроме того, писатель был дружен со многими литераторами — с Жуковским, Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем. И «Воспоминания» — это не только описание детства писателя, но и его впечатления от встреч со знаменитыми современниками и зарисовки из жизни высшего петербургского общества.

Дмитрий Васильевич Григорович начал свою литературную карьеру в 1840-х и популярность приобрел примерно в это же время благодаря печатным похвалам критика Белинского. Его повести «Деревня» и «Антон-Горемыка» довольно громко прозвучали в русской литературе того времени.

Впрочем, нельзя сказать, что Григорович долго почивал на лаврах — в какой-то момент он неожиданно замолчал почти на 20 лет и уже на исходе XIX века выпустил книгу воспоминаний. В ней он рассказывал про детство и юность (куда ж без этого), но главное — увлекательно и очень по-человечески описывал круг своих знакомств, в который входили Достоевский, Тургенев, Толстой, Гончаров и многие другие. Толстой был язвительным женоненавистником, у Гончарова имелось болезненное самолюбие, Тургенев оказался излишне добросердечен, а Дружинин частенько затевал странные и довольно сомнительные развлечения.

Тайну частной переписки в Российской империи XIX века не слишком-то уважали: почтовые чиновники вскрывали и читали личные послания. Это, разумеется, сильно раздражало всех, за исключением братьев Булгаковых, которые долго служили в должности почт-директоров, один — в Петербурге, другой — в Москве. Они-то могли не опасаться за сохранность своей корреспонденции, а стало быть, не боялись откровенно писать о высокопоставленных знакомых, пересказывать сплетни и сообщать друг другу важные государственные новости.

Любопытство одного из братьев, Александра Яковлевича, доводило его до того, что он не брезговал поглядывать в чужие письма, например, в письма Пушкина, которого характеризовал не иначе как «рожа, ничего не обещающая».

Три тома сохранившейся переписки братьев Булгаковых — это подробное, остроумное и, чего уж там скрывать, хлесткое описание жизни высшего общества.

Повседневная жизнь русского цензора в XIX веке была совсем непростой. Пропустил в печать какое-нибудь произведение, где плохо говорят о правительстве и чиновниках, — изволь на гауптвахту. С другой стороны, можно разрешить печатать первый том «Мертвых душ» с небольшими совсем исправлениями или писать цензурные уставы в либеральном духе. А на досуге обязательно отмечать свои соображения о современниках, сослуживцах и времени вообще в дневниках. Александр Никитенко так и делал — дневников набралось три внушительных тома.

Николай Иванович Греч — журналист и издатель, писатель и филолог — в первой половине XIX века был фигурой в издательском мире весьма влиятельной. На пару с Фаддеем Булгариным он издавал журнал «Сын Отечества», а потом и «Северную пчелу» — крупнейшее издание с огромными тиражами и весьма сомнительной репутацией.

Греч был близок к декабристам, но никогда не поддерживал их идеи, зато оставил интересные воспоминания о том, как всё начиналось и чем закончилось. А еще, пожалуй, только у него можно прочесть подробности о разгульной жизни петербургских академиков, которые пили без удержу, веселились и ни в чем себе не отказывали.

Писатель, издатель и патриот — все это про Сергея Николаевича Глинку. Юношей его отдали в сухопутный шляхетный корпус, где он провел практически безвыездно 13 лет. Нравственное обучение в этом заведении имело первейшее значение, а знания давали как придется. Тем не менее Глинка стал одним из образованнейших людей своего времени, написал множество драм и даже «Русскую историю» в 14 частях, издавал ежемесячный журнал и был знаком с Пушкиным, Жуковским, Карамзиным. Свою увлекательную жизнь и современную ему действительность он эмоционально описал в «Записках», которые почти сразу признали лучшим его произведением.

Степан Петрович Жихарев, один из ярких представителей московской золотой молодежи, жил в самом начале XIX столетия. Он страстно хотел быть писателем, но получалось, кажется, не очень. Написал он, впрочем, немного — несколько интермедий, стихотворений, трагедию «Артабан», которую сам же называл "смесью чуши с галиматьей"; перевел несколько французских пьес.

Однако при этом Жихарев был отличным бытописателем. Везде бывавший, вернее, имевший обширный круг знакомых, от сенатора до отставного суфлера, он был своим человеком за кулисами петербургских и московских театров. Его любопытнейшие «Записки современника» написаны искренним тоном и хорошим, живым языком.

Прежде чем стать сенатором, Константин Иванович Фишер успел послужить на многих должностях. Жизнь вельмож и чиновников он наблюдал вблизи примерно половину XIX века. И понасмотрелся такого, что выйдя в отставку, не смог молчать. Его воспоминания «Записки сенатора» — это зарисовки из жизни функционеров позапрошлого века, их яркие ироничные портреты и безуспешные попытки императора вывести взяточников на чистую воду.

«Только что получил твое письмо, прочел и снес оное в ватерклозет: достойному достойное», — писал Александр Чехов младшему брату Антону. В он письмах обращался к нему тоже своеобразно: злочестивый брат мой Агафанафанафааангел, мерзавец, эфиоп и Шилунга Шитычуан. Младший брат Антон в долгу не оставался, но наименования для брата выбирал не столь экзотические и более конкретные: Лука Иваныч, ремешок от штанов, ваше целомудрие, ум недоуменный и гугнивый. Переписка двух братьев — это юмористический роман, написанный в соавторстве, и тот редкий случай, когда старший брат едва ли не превосходит младшего в остроумии и владении словом.