Гражданство и гражданское общество

В Белой книге честно утверждается, что различия в уровне оплаты, основанные на этих социальных концепциях, не могут удовлетворять современным требованиям экономики. Они не поощряют лучшее распределение труда. «Относительные уровни дохода должны быть такими, чтобы поощрять движение труда в те отрасли, которые наиболее нуждаются в нем, и не должны, как это иногда по-прежнему бывает, способствовать его движению в противоположном направлении». Обратите внимание – говорится, что так «по-прежнему бывает». Снова современная концепция социальных прав рассматривается как пережиток темного прошлого. Дальше путаница только усиливается. «Каждая претензия на повышение заработной платы или жалования должна рассматриваться с точки зрения национального блага», т. е. государственной политики. Но такая политика не может прямо осуществляться с помощью выражения политических прав граждан посредством правительства, так как это предполагает «вторжение правительства в то, что до настоящего момента рассматривалось как сфера свободного контракта между личностями и организациями», т. е. посягательством на гражданские права. Таким образом, гражданские права должны будут предполагать политическую ответственность, а свободный контракт должен быть инструментом государственной политики. Здесь возникает и другой парадокс. Стимул, действующий в системе свободных контрактов на открытом рынке, – это стимул личных достижений. Стимул, соответствующий социальным правам, – общественный долг. К какому из них нужно обращаться? Ответ: к обоим. Гражданин должен отвечать на зов общественного долга, усмиряя своекорыстие. Но эти парадоксы не являются изобретением беспорядочных умов; они укоренены в нашей современной социальной системе. И они не должны вызывать у нас излишнего беспокойства, поскольку немного здравого смысла может свернуть горы парадоксов в мире действия, хотя логика может быть неспособна преодолеть их в мире мышления.

Но в контексте данной работы нам важнее зафиксировать более частное теоретическое возражение. «Юридическому гражданству» при абстрагировании от власти, обеспечивающей его исполнение и наполняющей его конкретным содержанием, действительно, соответствует представление о гражданском обществе как о сфере (или пространстве), «свободной от принуждения ассоциированности людей» (об этом шла речь во второй части нашей книги). Но «политическому гражданству» соответствует другое понимание гражданского общества. В этой связи оно предстанет «определенным набором социальных практик, в которых действующие лица конституируются как субъекты и которые предполагают действия именно таких субъектов…» [177]. Но такого рода практики, как и субъектная модальность существования политических акторов, тоже есть события, возникающие и исчезающие в зависимости от конкретных обстоятельств. Таким образом, политическое гражданское общество как форма производства политической гражданственности есть не постоянный структурный компонент современного общества (наряду с государством или рынком), а возникающая и исчезающая характеристика способа его деятельного самопреобразования [178]. Именно это затушевывает парсонсовская концепция «социетального сообщества» и многочисленные либерально-демократические теории гражданского общества, так или иначе отправляющиеся от нее. И именно это позволяет понять, почему великие формации политического гражданского общества, возникшие в Центральной и Восточной Европе в период активной борьбы с «коммунизмом» («Солидарность», «Гражданский форум», «Новый форум», «Саюдис» и т. д.), распались, увяли, превратились в банальные элементы «нормального» либерального гражданского общества, как только началась стабилизация посткоммунистического капитализма [179].

Можно сказать, что практическим определением «политического гражданства» выступает способность оспаривать и изменять «базисную» демаркацию социального пространства – прежде всего, как мы видели, границу публичного и приватного. Именно и только в этом плане современное «политическое гражданство» есть «автономия», причем в более решительном смысле данного понятия, чем тот, который был присущ классическому античному гражданству. Ведь само законодательство, возможное в его рамках, практически никогда не затрагивало принципиальных демаркаций античной социальной организации, границ между полисом и ойкосом, свободой и рабством, варварством и эллинством и т. д.