Последняя картина Сары де Вос

— Фальсификатор был слишком тщателен, слишком поверхностен, — тихо говорит она. — Только настоящий художник меняет замысел в процессе работы.

Так она всегда изучает новую работу. Оценить композицию с расстояния десять-двенадцать футов — это успеется. Сперва она хочет увидеть топографию, пастозность, бороздки, оставленные соболиной кисточкой. Случайную угольную или меловую линию, проглядывающую из-под трехсотлетних лессировок. Ей случалось английской булавкой проверять пористость краски, а потом пробовать острие на вкус. Поскольку старые грунты содержали гипс, клей и что-нибудь съедобное — мед, молоко, сыр, — у Золотого века есть отчетливый сладкий или творожистый вкус. Элли всегда начеку, чтобы не попробовать кобальт или свинец.

Пахнет здесь не опилками и торфом, а лавандой, воском, свежими стружками

А поскольку на выставке нет голландских тяжеловесов — Вермеера, Рембрандта, Хальса, — публика собралась серьезная. Никаких светских львов и львиц, только истинные патриоты искусства и критики

Элли думает, что миром правят семейные пары, что незамужние женщины становятся хорошими учеными, поскольку любовь к книгам и чрезмерные знания делают их бесполыми. Мир отдает им крошечный участок, который никому больше не нужен.

Студентам часто хочется считать синеватую дымку у Рембрандта знаком чего-то духовного, но Элли напоминает, что это скорее техническое достижение, чем тоска о Боге. Религия имела свое место, но оно было скорее практическое — ее терпели, как прочный стол в кухне. Это была республика, огражденная дамбами и рассеченная каналами; угроза ветхозаветных моровых поветрий, Божьего возмездия или потопа не давала людям спокойно спать по ночам. Перед лицом этого всего голландцы разрывались между тем, чтобы угодить Богу и угодить собственным аппетитам.

все же мысль, что он несколько месяцев спал под фальшивкой, воспринимается как личное оскорбление. Чужой человек встал ногами на его двуспальный матрац и снял картину, которая хранилась в семье больше трехсот лет. Каждую ночь он, как дурак, засыпал под неправильной девочкой возле неправильной березы.

В тысяча шестьсот тридцатых, насколько знает Элли Шипли, размер холста определялся шириной голландского ткацкого станка — чуть больше пятидесяти четырех дюймов.

Марти говорит, что будет черный, и она наливает ему чашку. Максу она делает кофе с двумя кусочками сахара и молоком — и от уважения Марти к директору отваливается слой или два.

миром правят семейные пары, что незамужние женщины становятся хорошими учеными, поскольку любовь к книгам и чрезмерные знания делают их бесполыми. Мир отдает им крошечный участок, который никому больше не нужен