Голые мозги, кафельный прилавок

ения о культуре, истории и обо всем сущем, но постепенно (впрочем, быстро) становится понятно, что автор — мудак. Такое часто встретишь на образовательных сайтах.

Арлесхайм, особенности органов, положение артефактов в пространстве и времени, сам этот звук; много всякого, которое даже прямо не цепляется за исходную точку, но все равно составит с ней что-то единое. Для этого нет термина: ни для процесса, ни для результата. Может, в самом деле сгусток из воздуха. Есть же сгустки крови, можно представить и сгустки мозга, это уже территория примерно Фр. Бэкона, живописца. Ну и по непрерывности дальше — сгусток сквозняков хотя бы.

Куски, в которых все устроено как-то не так, полезны, когда нашел ключ. Там можно превратиться во что угодно, слепить себе новую оболочку, преобразуясь когда захочешь.

Или чуть иначе: мозг — это такой промежуток между паутиной в затылке и видом на сетчатке. На нем татуировки какие-то, схемы, шпаргалки, имена знакомых, случаи мурашек по позвоночнику. Также астры-георгины и туман, потому что мозг — сырая субстанция, а у нее есть и собственные предпочтения. Своей едва твердой влагой, комком сырости мозг умиротворяет того, в чьей голове все время сгорают соответствия. Этот комок заслоняет, делает анатомически невидимой паутину в затылке, а та все время теряет связи с видом на сетчатке — со звуком пффф; сухую (паутину) и сухим (звуком). Вчера пахнет влажно, а сухо и горько — это сегодня; поэтому сегодня ближе к паутине, пусть в той и не хватает многих соответствий. Это просто: все, что в затылке, существует и сегодня, если только ничего не ощупывать своей влагой. «Вчера» тогда не наступит — ровно потому, что «сегодня» пахнет как то, что всегда: здесь всегда сегодня. Еще раз (а это он был чуть раньше) Бёме: «Если эту (уже ставшую сухой) вещь положить в теплую влажность, в ней начинает всходить жизнь, и жизнь охотно поднялась бы и зажглась бы в свете, но не может из-за ярости, которая противостоит ей в звездном рождении. Но настолько хватает ее, чтобы избавить человека от болезни, ибо звездная жизнь восходит сквозь смерть и отнимает у жала смерти его силу; если она победит, человек выздоравливает».

Человек выделяет или же отщипывает от себя некое вещество, мажет им утрату — то, что живет теперь только в затылке.

Но стоит заметить в себе конец природы в этом мире: когда сладкое качество бежит пред горьким, кислым и терпким, то терпкое и горькое так жестоко спешат за ним вслед, как за лучшим своим сокровищем; и сладкое так сильно стремится от них прочь и так сильно прорывается, что проницает терпкое качество, и разрывает тело, и уходит из тела наружу — за пределы земли и выше ее, и упорно стремится таким образом, пока не вырастет длинный стебель. Тогда зной, что над землею, устремляется на стебель, и горькое качество тотчас воспламеняется от зноя и получает от него такой толчок, что пугается, а терпкое качество иссушает его; тогда терпкое, сладкое и кислое качества и зной борются между собою, и терпкое непрестанно производит в них своим холодом сухость, и тут сладкое отступает в сторону, а другие спешат за ним вслед.

«МВД РФ Санкт-Петербургская ассоциация ветеранов боевых действий ОВД и ВВ» — официальная вывеска, тускло-металлическая, нормативными литерами (Сaps Lock включать не хочется, но все буквы там заглавные).

чуть дальше условный, почти пиктографический хуй, сопровожденный словом «хуй».

Этих двух фич должно хватить для обустройства новой религии. А ее высшими силами теперь считаем уже конкретно то, что эти две фичи обеспечит. Пять углов тут весьма кстати: что ж мне, дома этим заниматься? Дома и так все само собой. Итак, строим нечто, что будет производить качественное вещество У. Почему, собственно, У? Ну, Петербууург, допустим, иjууунь. Пять уууууглов.

Небо замыкается над ним, фокусируясь зай­чиком на его темечке.