Никто не уйдет живым

Эмбер закрыла глаза. Под ее веками дрожала тьма. Она встала, прежде чем дрожь обернулась падением, и подошла к окну глотнуть свежего воздуха. Потом замерла и передумала открывать окно кабинета. Вместо этого она задернула шторы.

«Слишком много. Слишком много рома. Слишком много воспоминаний, слишком много кошмаров. Слишком много всего и сразу».

Пока Стефани шла к двери и мысли в ее голове гонялись друг за другом, как перепуганные кошки, она начала дрожать, и ей пришлось прижать руки ближе к телу и втянуть голову в плечи. Когда температура комнаты упала еще ниже, она замерла в паническом ожидании того, чему в этом доме всегда предшествовал пронзительный холод.

Фергал потряс головой Стефани, и она почувствовала, как вырываются из кожи корни волос. По щекам лились слезы, между губ стекала слюна.

Через шок и ее собственное дыхание, тяжелое и с присвистом, пробилось понимание, что пальцы, вцепившиеся ей в волосы, никогда не разожмутся; грязные щупальца, казалось, прошли сквозь ее череп, чтобы навечно сковать ее мысли холодом ужаса.

Колени джинсов потемнели от высохших пятен. Кто-то – скорее всего, он сам – несколько раз вытер грязные руки о его бедра, перемазав ткань.

Ей так много хотелось ему высказать. Так много слов, жаждавших вырваться из нее. Ей хотелось, чтобы он испытал множество ужасных вещей. В первую очередь – чтобы он почувствовал себя как «ништо», потому что именно это он хотел внушить ей. Но сначала она должна была вернуть залог.

Стефани прикусила язык – буквально.

– Знаешь, это мне в тебе почти што нравится. Ты не боишься говорить, што думаешь, типа. – Улыбка исчезла так быстро, что Стефани вздрогнула. – Только и я тоже, ага? И нет ничего, што бы я не сделал, защищая финансовую безопасность моей семьи. Моего фамильного дома. Так што, если кто не платит за комнату, типа, мне приходится принимать меры. И похер мне, кто они такие.

Ее пытали. Вот что это было: пытка. Психологическая жестокость. Казалось, в этом участвовал весь мир.

«Ничто, ничто, ничто: у тебя ничего нет, ты ничто. Ничто».

Ее злость на Райана превратилась в красный туман упреков. Он не был повинен в этой ситуации, ее чувства были иррациональны, но все равно она схватила телефон и отстучала сообщение:

«ЭТО ГРЕБАНЫЙ БОРДЕЛЬ! Я ЖИВУ В ГРЕБАНОМ БОРДЕЛЕ!»

Понимание его хищного характера пришло слишком поздно. Он знал ее как облупленную. Если и ее мысли были его заложниками, значит, она полностью в плену. У этого. Этой твари. В его огромных волчьих глазах не было ни капли сочувствия. Никакого сострадания. Только корысть. Как свободно, должно быть, чувствуешь себя, не имея совести. А если выучиться думать так, как он, в тебе не останется ничего доброго.

Была ли у него слабость? Тщеславие, может быть? Определенно деньги. И то, и другое было взаимосвязано: его жажда власти и статуса, его нужда гордиться собой, быть лучше, исключать и презирать других, потому что он знал, что тоже находится на дне. «Крыса с претензиями льва, пытающаяся избежать позора, как и все мы».