ЭРА ПУСТОТЫ

«Если бы я только мог что-то чувствовать!»: эта фра­за передает «новое» отчаяние, которое охватывает все большее число индивидов.

мы стали «актерами, лишенными искусства»

Самое парадоксальное в том, что никто, по существу, не заинтересован в этом изобилии выражений, за небольшим исключением( которым нельзя пренебречь: это диктор или тот же автор. Это и есть нарциссизм, выражение на все слу­чаи жизни; первичность акта связи относительно ха­рактера сообщения, безразличное отношение к его со­держанию, «игровое» поглощение смысла; сообщение, не имеющее ни цели, ни слушателей; автор сообще­ния, ставший его же главным слушателем. В результа­те — изобилие спектаклей, выставок, интервью; слова, не имеющие ни для кого никакого значения и которые даже не разряжают обстановку; речь идет совсем о другом — о возможности и желании, независимо от характера «послания», о праве и желании нарцисса высказываться — ни о чем ради самого себя, зато ус­лышать свои слова, усиленные средствами массовой информации. Сообщение ради сообщения, самовыра­жение ради того лишь, чтобы выразить самого себя и убедиться, что тебя слушает хотя бы микроаудитория; в этом случае, впрочем, как и в других, нарциссизм

31

потворствует постмодернистской десубстанциализа-ции, логике пустоты.

Токвиль полагал, что основным содержанием происходящих глобальных перемен являет­ся индивидуализация общества, ослабление власти авторитетов и групп, размывание социальных барьеров, рационализация мыш­ления, приватизация личной жизни, ослабление ответственности перед обществом.

Приперсонализации индивид проходит стадию aggiornamento.1 Нарциссизм, как его здесь называют по примеруамериканских социологов, — это следст­вие и проявление в миниатюре персонализации, сим­вол перехода от «ограниченного» индивидуализма к «тотальному». Какой другой образ лучше соответству­ет этой форме индивидуализации и превращению ее в психологически дестабилизированную и терпимую чувствительность, опирающуюся на эмоциональную реализацию самого себя, жадно стремящегося к моло­дости, спорту, ритму, больше жаждущего благополу­чия, даже больше успеха в интимной жизни? Какой иной образ может с такой силой выразить энергичный напор индивидуализма, вызванный процессом персо­нализации? Какой иной образ способен лучше про­иллюстрировать нынешнюю ситуацию, когда главный социальный феномен состоит уже не в принадлежно­сти к тому или иному классу или в антагонизме клас­сов, а в рассредоточении социальных элементов? В на­стоящее время индивидуалистические желания нам лучше объясняют ситуацию, чем интересы классов, а частная жизнь разоблачает капитализм в большей ме­ре, чем производственные отношения; гедонизм и пси­хологизм содержат в себе больше смысла, чем про­граммы и формы коллективных действий, даже самые современные (борьба с распространением ядерного оружия, региональные движения и т. д.); концепция

Пауза — итал.

27

нарциссизма — это отклик на кульминацию частной сферы.

Постмодернистская культура представляет собой своего рода надстройку общества, исходящую из еди­нообразной и дирижистской организации, которая перетасовывает современные ценности, восхваляет прошлое и традиции, возвращает ценность местного колорита и простой жизни, перечеркивает преиму­щественное значение централизующего начала, раз­мывает критерии истины и искусства, узаконивает са­моопределение личности в соответствии с ценностями персонализированного общества, где главное — это быть собой, где отныне все имеет право гражданства и общественного признания, где больше ничто не впра­ве надолго утверждать себя, прибегая к повелитель-

25

ным интонациям. Впредь могут сосуществовать все мнения, все уровни знания, не вступая между собой в противоречия и конфликты. Постмодернистская куль­тура децентрализована и причудлива, материалистич­на и психологична, порнографична и скромна, в ней новаторство и ретроградство, она ориентирована на потребление и экологична, замысловата и непосредст­венна, зрелищна и созидательна.

Наверняка ни одной из этих тенденций будущее не принадлежит; наоборот, будет развиваться дуалисти­ческая логика при неярко выраженном противоречии. Цель такого раскола не оставляет никаких сомнений: наряду с другими явлениями постмодернистская куль­тура является показателем роста индивидуализма, по­скольку, разнообразя возможности выбора, уничто­жая ограничительные столбы, развивая односторон­ние направления и высшие ценности модернизма, она становится персонализированной, то есть такой куль­турой, которая позволяет песчинке общества освобо­диться от дисциплинарно-революционных мер.

Нынешнее падение спроса, энергетический кризис, озабоченность про­блемами экологии — все это отнюдь не предвещает конца эпохи потребления: мы обречены потреблять, пусть даже иначе, чем прежде — нам во все большем количестве нужны вещи, информация, занятия спор­том, путешествия, образование и все, что с ним связа­но, музыка и медицинские услуги. Вот каково постмо­дернистское общество: оно не вне потребления, оно его апофеоз, его продолжение в частной сфере, вплоть до существующего и будущего образа нашего «эго», призванного познать судьбу ускоренного обветшания, мобильности, дестабилизации. Являясь результатом потребления в силу собственного существования при посредстве многочисленных средств массовой инфор­мации, развлечений, соответствующих технических средств, процесс персонализации обусловливает пус­тоту в красках, экзистенциалистское колебание при изобилии моделей и благодаря изобилию, которому сопутствуют добросердечность, экологизм, психоло­гизм. Точнее, мы находимся во второй фазе общества потребления, «прохладного», уже не «горячего», по­скольку потребление переварило критику изобилия. По существу, мы покончили с преклонением перед American way of life («американским образом жизни») с его сверкающими хромом лимузинами, знаменитыми звездами и мечтами о Голливуде; остался в прошлом бунт битников, скандалы вокруг авангарда; на смену пришла постмодернистская культура, которую можно

24

определить по следующим признакам: поиск качества жизни, себялюбие, грубая чувственность, неудовлет­воренность великими учениями, культ соучастия и са­мовыражения, мода на ретро, реабилитация местного, регионального элемента, определенных верований и традиционной практики.

прошла эпоха революций, сканда­лов, надежд на будущее — неотъемлемая часть модер­низма. Постмодернистское общество — это общество, где царствует всеобщее равнодушие, где преобладает ощущение, что мы повторяем зады и топчемся на месте, где личная независимость — это нечто само собой разумеющееся, где новое воспринимается как

22

старое; а новшество — как нечто банальное; где к бу­дущему больше не относятся как к неотвратимому прогрессу. Современное общество было победонос­ным обществом тех, кто верил в будущее, в науку и технику; оно возникло, порвав с сословной иерархией и сакральным превосходством, с традициями и особой одаренностью во имя общей идеи, разума и револю­ции. Это время уходит в небытие у нас на глазах. Отчасти вопреки этим футуристическим принципам возникает наше общество — постмодернистское, жаждущее самобытности, разнообразия, консерва­тивности, раскованности, немедленного удовлетворе­ния собственных амбиций; чувство собственной без­опасности и вера в будущее испаряются; никто больше не верит в светлое завтра революции и прогресс. От­ныне каждый желает жить сию же минуту, здесь и сейчас, оставаясь молодым и не желая больше выковы­вать из себя нового человека. В этом смысле постмо­дернистское общество означает сжатие общественно­го и индивидуального времени, при этом все в боль­шей мере возникает необходимость прогнозировать и организовывать коллективное время, все больше тор­мозящая модернистские устремления к будущему, на­лицо разочарование и монотонность новизны, усталость общества, сумевшего апатией нейтрализовать то, что его создает — перемены. Важные оси современно­сти — революция, дисциплина, секуляризация, аван­гард — упразднены благодаря гедонистической персо­нализации; с технологическим и научным оптимизмом покончено, так как многочисленные открытия приво­дят к гонке вооружений, уничтожению окружающей среды, усугубляющемуся одиночеству людей; никакая политическая идеология более не в состоянии воспла­менить толпы; постмодернистское общество больше не имеет ни идолов, ни запретов; у него нет ни вели­чественных образов, в которых оно видит себя, ни

23

исторических замыслов, которые мобилизуют массы.

Процесс персонализации возник в недрах дисцип­линарного мира, и, таким образом, заканчивающийся век характеризуется сочетанием в нем двух разных логик. Все более заметное включение многих сфер социальной жизни в процесс персонализации и сопут­ствующий ему отход от дисциплинарного процесса — вот что указывает на постмодернистское общество, иначе говоря, общество, обобщающее одну из тенден­ций модернистского, первоначально выражавшего взгляды меньшинства.

И повсюду социальные и индивидуальные действия обусловливаются поисками своей идентичности, а не универсальности.