Чудесные занятия

в этот закоулок памяти, похожий на полый склеп, что-то медленно просачивается и стекает каплями

когда всякий съеживается в собственном мыльном пузыре

Вот так хочу войти я в сновидения людей, в их тайну неба, и хочу быть среди звезд их вожделенных, тех, что они хотят увидеть в час рассвета иль перемен в своей судьбе. Смотри: я умираю — и позабудь меня.

Но вспоминать меня не надо. Я не желаю никаких воспоминаний. Память — неумная привычка тела бренного. Я стану вечным

Тезей. Ты посмотри на них. Пролито море слез напрасных. Они излились плачем, будто в плаче себя увековечить можно. Неужто ты допустишь, чтоб человек, земное средоточие мощи, в рыданиях исчерпал себя, стал солью, стал ничем?

Ты знаешь, чей он брат? Да, Лабиринта.

Власть над самим собой — вот высшая царя забота… и непосильный труд!

невидимые вещи нуждаются в каком-то воплощении, идеи падают на землю, словно птицы, сраженные влет.

Какая бескрайняя роза ветров — между да и нет!

Все смотрят на нас, вылупив глаза, но всегда найдется тот, кто не прочь перенять наш изысканный стиль. Мой старший дядюшка, который читает аргентинских писателей, говорит, что со многими из них можно было бы сделать что-то похожее, но никогда не уточняет, с кем именно. А жаль.