Риторика – искусство убеждать. Своеобразие публицистики античной эпохи

Демократия увенчана риторикой. Гибнут они обычно вместе.

Задача христианского оратора — не поразить, а убедить слушателя в истинности учения.

Палестине тех времен, — рассказывает С.С.
Аверинцев, — было принято заучивать и передавать из уст в уста изречения знаменитых
рабби и рассказы о них, донесенные до письменной фиксации (в Талмуде) порой через
много столетий; память ближневосточного человека тех времен была тренированной. С
1
2
3
этим согласуется тот факт, что афоризмы Иисуса в Евангелиях от Матфея и от Луки
нанизаны в соответствии с объединяющим их ключевым словом, но порядок их бывает
различным в зависимости от ключевого слова: сказывается мнемотехника устной
традиции

В год своего первого консульства (59 г. до н.э.) Юлий Цезарь начал издавать знаменитые
"Acta diurna senatus ас populi", что дословно можно перевести "Ежедневные протоколы
сената и римского народа" 4 . Биограф Цезаря Гай Светоний повествует об этом так: "По
3
4
вступлении в должность он первым приказал составлять и обнародовать ежедневные
отчеты о собраниях сената и народа" (Instituit ut tam senatus quam populi diurna acta
confierent et publicarentur — Suet., Jul., 20)

В год своего первого консульства (59 г. до н.э.) Юлий Цезарь начал издавать знаменитые
"Acta diurna senatus ас populi", что дословно можно перевести "Ежедневные протоколы
сената и римского народа"

год своего первого консульства (59 г. до н.э.) Юлий Цезарь начал издавать знаменитые
"Acta diurna senatus ас populi", что дословно можно перевести "Ежедневные протоколы
сената и римского народа"

Как последователь
скептика Филона Цицерон придерживается широко известных в период эллинизма
взглядов: критериев истинности познания для него нет, бытие божества недоказуемо,
рока не существует, а человеческая воля свободна. В вопросах практической философии
Цицерон — стоик: его этика строится на основании представления о природе,
руководимой разумом, и о четырех добродетелях души (мудрость, справедливость,
мужество, умеренность), диктующих человеку его нравственный долг, исполнение
которого дает счастье.

Цицерон
возвращается и к риторическому идеалу той же поры — его оратор не кто иной, как vir
bonus dicendi peritus, для него красноречие имеет цену только в сочетании с политической
благонадежностью, а само по себе оно есть опасное оружие, одинаково готовое служить
добру и злу. Когда между благонадежностью и красноречием происходит разрыв, это
всегда оказывается пагубно для государства: таково демагогическое красноречие вождей
демократов — Тиберия Гракха в старшем поколении или Сульпиция Руфа в младшем;
оба были замечательными ораторами, но оба погубили в конце концов и себя, и
республику9.

Эта виртуозная речь — лучшее из
того, что делает Цицерон в 50-е гг. до н.э. Приведу пример построенной на ассонансах и
аллитерациях ритмизированной антитезы этой речи: "Стало быть, судьи, есть такой
закон: ш нами писанный, а с нами рожденный; его мы не слыхали, не читали, не учили, а
от самой природы получили, почерпнули, усвоили; он в нас не от учения, а от рождения, им мы не воспитаны, а пропитаны; и закон этот гласит: если жизнь наша в опасности от
козней, от насилий, от мечей разбойников или недругов, то всякий способ себя оборонить
законен и честен. Когда говорит оружие, законы молчат"

. В области использования
амплификации Цицерону нет равных; недаром спустя сто лет известный ритор
Квинтилиан, сопоставляя стили Демосфена и Цицерона, говорил, что у первого "ничего
нельзя сократить", а ко второму "ничего нельзя прибавить".