Единственное спасение

— Она излила жидкую музыку своего голоса, чтобы утолить жажду его духа.

— Натаниэль Готорн, Шейн? Ты меня поражаешь, — вздохнула я.

Шейн оглядел девушку с головы до ног и уныло улыбнулся.

— Милая, — сказал он. — Для тебя мне двух упаковок пива будет маловато[7]. Возвращайся минут через тридцать, когда я уже точно нажрусь, тогда, возможно, мне покажется, что у тебя есть половина красоты женщины, что стоит рядом со мной. — Его взгляд перехватил мой и что-то чистое и прекрасное, от чего забываешь дышать, мерцало в нем. — А еще лучше, не возвращайся через тридцать минут. Все, что мне надо, уже здесь.

— Леа, может, дашь мне немного времени, хорошо? Просто позволь мне… пострадать, оплакать. Вот дерьмо! Это больно, Леа, так чертовски больно, ― я закрыла глаза. ― Я искала его более 2000 лет, Леа. Подобной любви и преданности должно хватить, чтобы победить что угодно. Мне необходимо больше, чем, помнишь, я тебя всегда любил, о, только взгляни на эти новые, красивые крылья!

Я отвела взгляд только, чтоб найти Коннера, Леа и Итана, смотрящих на меня с открытыми ртами. Я закатила глаза.

— Только Богу меня судить, так что трое присяжных не нужны мне сейчас, — выпалила я.

излила жидкую музыку своего голоса, чтобы утолить жажду его духа.
— Натаниэль Готорн, Шейн? Ты меня поражаешь, — вздохнула я.

Nullum Desiderium, Deus solus me iudicare potest (Никаких сожалений, только Богу судить меня

— Запомни этот вечер… ибо сегодня началась вечность, — прошептал он.
— Данте Алигьери, Шейн?
— Заткнись и иди спать, Грейс.

— В тот миг, как я увидел вас впервые, моя душа взметнулась вам навстречу, — прошептал он.
— Шекспир. «Буря»

— Есть прелесть о запретном, что делает его несказанно желанным.
— Марк Твен?

— Эй, что общего у мужчин и подгузников? — я дождалась всеобщего пожатия плечами. — Они постоянно на чьей-то заднице и всегда полны дерьма!