14 декабря

Бледное, с воспаленными красными веками, с губами надутыми, как у мальчика, поставленного в угол, с волосами взъерошенными, как будто вставшими дыбом. Казалось, что это не он, а кто-то другой – двойник его, «самозванец», «император-выскочка».

Приблизил лицо свое к зеркалу. Губы искривились в усмешку, зашептали беззвучным шепотом:

– Штабс-капитан Романов, а ведь ты…

Отшатнулся в ужасе: казалось, что это не он, а тот, другой, в зеркале, смеется и шепчет:

– Штабс-капитан Романов, а ведь ты…

Атака за атакой, как волна за волной, разбивалась о четырехугольник, неколебимый, недвижный, и, с каждым новым натиском, он как будто твердел, каменел. Опирался о скалу Петрову и сам был как эта скала несокрушимая.

святая трапеза Российской вольности.

святое знамя Российской вольности

Да, неколебимая крепость этого стального четырехугольника – святая крепость человеческой совести.

Да, неколебимая крепость этого стального четырехугольника – святая крепость человеческой совести.

Да, неколебимая крепость этого стального четырехугольника – святая крепость человеческой совести.

Да, неколебимая крепость этого стального четырехугольника – святая крепость человеческой совести.

Да, неколебимая крепость этого стального четырехугольника – святая крепость человеческой совести.

– Полно, князь, – остановил его Голицын. – Если бы даже княгиня знала все, невелика беда. Неприятие женщин в общество я всегда почитал несправедливостью. Чем они хуже нас? А такие, как ваша супруга…