ЛОГОС. ТОМ 23 #1 2013 ПРЕВОСХОДСТВО УНИВЕРСИТЕТА?

общим местом в социогуманитарных дисциплинах стала максима, согласно которой в социальной жизни традиции изобретаются, а смысл любой из них придают мемуаристы и историки. Именно воспоминание организует время в непрерывную последовательность. Сама по себе линейная хронология — это абстракция, которая редко соответствует ощущению времени современниками. В историческом нарративе она располагает историческое знание в логике «до» и «после» и задает направленность логике рассказа

приобщения детей к различным практикам было не столько привить интерес к музыке, живописи или даже охоте как таковым, сколько умение выдерживать свою роль в любой ситуации, предпочтительно — в хорошем обществе. Все воспитание было в действительности направлено на выработку прочных навыков и убеждений, не оставлявших места сомнению. По меньшей мере вплоть до войны 1939–1945 годов учение не рассматривалось как подготовка к тому, чтобы занять положение в обществе — место каждого в нем было заранее четко определено

В 1915 году психолог и философ Вильгельм Вундт опубликовал небольшой трактат «Нации и их философии». В нем он сделал акцент на поверхностности английских этических теорий и упрощающем характере основанного на здравом смысле реализма в английской гносеологии со времен Локка. Данная Вундтом характеристика англосаксонского ума пестрела такими эпитетами, как «эгоистический утилитаризм», «материализм», «позитивизм», «прагматизм», в описании французов преобладали «материализм» и «позитивизм»31.
Оппозиция «немецкая культура vs французская цивилизация» выступала центральным элементом защиты от проникновения французских и английских идей и теорий (республиканизм, либерализм, парламентаризм) на немецкую почву. Не случайно Первая мировая война рассматривалась как доказательство упадка и разложения европейской, «западной» цивилизации и противопоставлялась молодой, энергичной немецкой культуре. Академические круги Германии, а вслед за ними интеллектуалы самых разных оттенков политического спектра отчаянно отстаивали уникальность и ценность национальных понятий «государственного» и «политического» и указывали на неприменимость английских концепций свободы к личностному и культурному индивидуализму немецкой традиции32. По их мнению, «свобода по-английски» означала отсутствие всяких ограничений потребительских инстинктов, противостояние государству и чисто теоретическое право участвовать в политических торгах

В конце 1940-х годов возвеличивание «людей русской науки» и неумеренное подчеркивание русского приоритета во всех областях знания тоже, как ни парадоксально, содействовало реабилитации связи советского и «дореволюционного» (не «императорского») университета. Сразу после окончания Великой Отечественной войны спрос на прошлое оказался неимоверно высоким в Ленинградском университете, во главе которого тогда стоял амбициозный ректор А. А. Вознесенский. Именно там в юбилейном издании «ученых записок» появилась большая статья С. Н. Валка, выдающегося источниковеда, ученика А. С. Лаппо-Данилевского, о развитии исторической науки23. В Ленинграде вышел отдельный том о советской истории вуза24, начал работать первый в стране музей истории университета25. Однако новые идеологические кампании эту реставрационную деятельность практически свели на нет (празднование 130-летия этого университета в контексте разворачивающегося «ленинградского дела» было, по сути, запрещено26).
Очередная волна реабилитации прошлого и восстановления преемственности пришлась на середину 1950-х годов и проявилась в подготовке юбилея Московского университета. Тогда был издан весьма представительный двухтомный труд по истории ведущего вуза страны27. Дореволюционное прошлое в нем перестало быть свидетельством чего-то архаично-буржуазного и обреченного на слом. Напротив, оно предстало залогом нового успешного советского развития, его необходимой предысторией

Несмотря на то что дети аристократов все реже пренебрегают школой и все чаще поступают в вузы, это не означает, что они стали всерьез интересоваться получением образования. Вследствие своего небрежного отношения к учебе они нередко переживают школьные неудачи либо бросают занятия. Молодые аристократы, реконвертировавшиеся в рекламу, связи с общественностью, профессии, связанные со СМИ, с удовольствием рассказывают в интервью о многочисленных переходах из одного учебного заведения в другое, вспоминают о школах и колледжах, из которых они были отчислены, о своих плохих результатах или провалах, о своих выходках, представляя себя в качестве учеников недисциплинированных, беспокойных, мало интересующихся или безразличных к оценкам. Даже те редкие ученики, которые поступают в Высшую нормальную школу, не планируют посвятить свою жизнь преподаванию, испытывая страх перед излишним учебным усердием. Среди лауреатов Национального конкурса50 практически нет учеников, которые имели бы знатное происхождение

присутствие в заведении нескольких учениц иностранного происхождения, предпочтительно азиатского, и нескольких — из семей новой буржуазии, порой немного «экстравагантных», укрепляет во всеобщем мнении «открытость» школы, но пределы допустимого в этой экстравагантности и непохожести всегда четко ограничены

со временем все большее число детей аристократов будет поступать в колледжи, успех которых растет, с одной стороны, вследствие улучшения качества самого учебного предложения и, с другой стороны, в результате более или менее прямого давления, оказываемого власть предержащими, в частности Ришелье, чьей целью было объединить вокруг себя верное и покорное дворянство

Нет необходимости в словах или внушениях — осознание различия, чувство превосходства над другими деревенскими детьми возникает через практику, на специально отобранных и сознательно очерченных площадках. Даже если совместные игры и прогулки могут затем создать у молодых аристократов чувство или иллюзию дружбы и товарищества с деревенскими детьми, различие останется глубоко укорененным как в сознании тех, кто оказался на возвышении рядом с епископом, так и всех остальных.
Таким образом, религиозные мероприятия нередко приобретают в среде аристократов особую значимость: часто их целью в действительности является, скорее, усвоение светской религиозной культуры, вписанной в телесные практики (держаться прямо во время семейной молитвы, почтительно приветствовать епископа и т. п.) и вербальные автоматизмы (повторять выученные наизусть молитвы), чем духовный опыт и a fortiori критическое обращение к истории религии и католической церкви13. Такое религиозное воспитание до сих пор сохраняет свое наибольшее значение для представителей провинциального и сельского дворянства. Согласно результатам опроса, проведенного Бенуа де Вильнев в коммунах Иль-и-Вилен и Кот д’Армор, религия чаще других упоминается в качестве основной ценности аристократического воспитания, намного опережая даже чувство чести и долга

каким набожным ребенком она была и какое глубокое влияние оказала на нее ее мать, «которая каждый день ее жизни вставала очень рано, чтобы успеть на утреннюю мессу», вечером «бесконечно молилась на коленях» и затем «после того, как все молитвы были произнесены, ложилась, но начинала новые уже в постели» (с. 16), а также бабушка, «учившая ее бесконечным доброте и милосердию, просившая молиться Богу и обращаться к посредничеству святого Кюре д’Арс, если мне было плохо»

объектом иронии и ненависти была не Германия, а немецкая республика — форма, так и не нашедшая соответствующего идейного содержания