Так держать, Дживс!

не успеешь почувствовать, что у тебя все в ажуре, глядь – а судьба уж крадется к тебе сзади с обрезком свинцовой трубы.

Знаете, если всласть выспаться, любая проблема утром кажется простой, дальше некуда.

Он из числа тех деляг, которые каждый свой шаг наверх отмечают новым подбородком. Говорят, в девятисотых годах у него их было только два.

Забавная вещь: когда ищешь иголку в стоге сена, найти ее не удается, как ни старайся. Но если тебе совершенно безразлично, пусть бы ты эту иголку никогда больше и не увидел, тогда стоит прислониться к стогу, и она тут же впивается тебе в бок.

Она была как те безобидные на вкус американские коктейли, которые незаметно ударяют вам в голову, так что вы, не успев еще сообразить, что делаете, кидаетесь переустраивать мир, насильственными методами, если надо, и заодно сообщаете вон тому здоровенному детине в углу, что нечего на вас пялиться, вы можете в случае чего и башку ему оторвать.

Помнишь, как я купил тебе пакет сдобных булочек по пути в Бристоль?
– Да, но…
– А как в Портсмуте я принес тебе бутерброд с ветчиной?
– Джо!
– А в Бирмингаме – тминный пряник? Что это все должно было означать, по-твоему? Ясно, что я любил тебя.

– Кстати, Дживс, – говорю я ему, – насчет этого клетчатого костюма…
– Да, сэр?
– Он что, действительно плоховат?
– Несколько эксцентричен, я бы сказал.
– Но ведь многие подходят, спрашивают фамилию моего портного.
– Несомненно, с тем чтобы обходить его стороной, сэр.
– Он пользуется в Лондоне превосходной репутацией.
– Я не подвергаю сомнению его моральные качества, сэр.

Что делать, Дживс?
– Мы должны подумать, сэр.
– Ты и думай. Мне нечем.

Когда не знаешь, что сказать, самое лучшее – занять себя каким-нибудь делом. Я принялся суетиться вокруг чайника и почувствовал себя почти счастливым.
– Чай, чай, чай! Вот и чай! Вот он, чай! – приговаривал я.
Вообще-то я собирался сказать совсем не то.

Тетя Агата преподнесла мне свой сюрприз еще до завтрака. И в этом она вся. Я бы, конечно, мог и дальше распространяться о том, какие люди бывают грубые и бесчувственные. Но довольно будет сказать, что она подняла меня совершенно ни свет ни заря. Не было еще и половины двенадцатого, когда недремлющий Дживс оборвал мой безмятежный сон сообщением: