Кэтрин Стокетт

Когда выхожу от Эйбилин, бетон в моей груди размягчается, тает, и несколько дней после этого я могу дышать свободно.

Уродство живет внутри. Быть уродом значит быть гадким, злым человеком. Ты что, из таких?

И это так странно, потому что никто ничего не говорит, но мы все-таки умудряемся вести разговор.

Внизу десять комнат, в одной стоит чучело медведя-гризли. Зверь выглядит так, словно сожрал прошлую служанку и поджидает следующую

Мы все на прямой линии с Господом, но ты – ты говоришь ему прямо на ухо.

Каждое утро, пока не помрешь и тебя не закопают в землю, тебе придется принимать это решение. – Константайн сидела так близко, что я могла разглядеть поры на ее черной коже. – Тебе придется спрашивать себя: «Собираюсь ли я поверить в то, что сегодня эти дураки скажут обо мне?»

Повсюду таскаю за собой рекламный веер от крематория «Теплые похороны». Отлично помогает, да и достался бесплатно.

– Они не только существуют, эти границы, но ты не хуже меня знаешь, где именно они проходят.
– Я тоже так думала. А теперь в это не верю. Границы у нас в головах. А люди вроде мисс Хилли всегда пытаются заставить нас поверить, что они есть на самом деле. Но их нет.

Уродство живет внутри. Быть уродом значит быть гадким, злым человеком. Ты что, из таких?
– Не знаю. Наверное, нет, – разрыдалась я снова.

Каково это – кошмарное одиночество, когда ты не там и не тут.