Ислам Ханипаев

Я часто слышал слова: «Родителей мы не выбираем» — и, когда я это слышал, начинал мечтать о том, как было бы круто, если бы у меня была суперсила выбирать себе родителей. Передо мной появился бы огромный список родителей со всей планеты. Я видел самых разных и выбирал себе иногда богатых, иногда бедных, иногда высоких, иногда низких, иногда толстых, иногда худых. Но сколько бы я ни смотрел, я не мог найти своих настоящих маму и папу, а потом остановился и перестал искать. Наверное, тогда я и понял, что я и есть мои родители, а мои дети будут мною — и так бесконечно. Я подумал: «Бессмертный воин — звучит круто». Осталось как-нибудь разобраться с обетом безбрачия.

Но сколько бы я ни смотрел, я не мог найти своих настоящих маму и папу, а потом остановился и перестал искать. Наверное, тогда я и понял, что я и есть мои родители, а мои дети будут мною — и так бесконечно.

Ей не понять, что для таких, как я, очень важно делать то, что мы

Их было много. Пять или… или двадцать пять. Или миллион, я не помню.
— Я дрался один на один, — выдохнул я грустно

Я вышел из комнаты с недовольным лицом. Пусть не думает, что я голодный. Великого воина нельзя никуда заманить вкусной едой.

Когда я пришел домой, сразу бросил шапку, штаны и носок в стиральную машинку, а сам пошел в свою комнату. Крутой Али не разрешает мне плакать просто так. У нас есть список вещей, из-за которых мне можно плакать. Например, из-за грустных мультиков или когда в фильмах убивают героев, когда мне ставят четверки, если я ответил хорошо, когда учитель по физре кричит на меня (это было один раз), когда я обо что-нибудь ударяюсь, когда я вспоминаю про маму, когда меня называют нехорошим словом, когда разрисовывают мои вещи, когда на меня нападают больше трех человек. Сегодня на меня напали три человека, не хватает одного, поэтому я не собирался плакать, но они говорили нехорошие вещи и порвали капюшон. Я спросил у Крутого Али, он разрешил чуть-чуть поплакать. Вообще чуть-чуть, даже неслышно, — и он разрешил.

— Чё?

— Я хочу найти своего папу.

— Он же умер.

— Это не мой папа умер, это чужой умер. Папа твоей будущей жены умер.

— А, ну да. Жалко. А кто твой папа?

— Я не знаю. Он вообще давно ушел. Я его никогда не видел и не помню.

— А зачем тебе он?

— Хочу кое-что спросить у него.

— Это секрет?

— Ага.

— Мне расскажешь?

— Нет. Никому не расскажу. Я хочу спросить у него, зачем он ушел и почему меня не искал, когда маму убили.

— И как нам его искать?

— Я его один ищу. Это мой папа, и это очень важное дело, которое я должен сделать один. Но мне нужна помощь. Поможешь?

— Ага. Как нам его искать?

— Не знаю, скажу, когда придумаю. Только по воскресеньям, и это суперсекрет. Не говори вообще никому, — сказал я. Тут мне на глаза попалась Амина, она села с девочками за соседний стол. — Мне надо поговорить с Аминой.

— Вот ты, в натуре. Так-то красава, учись, жиесть, братишка, чтобы, как я, не закончить, — сказал водитель и засмеялся. Зубов у него было меньше, чем у меня попыток начать утром бегать (а я пытался шесть раз).

— Ну чё? — спросил Расул.

— Взрослым нужно даже больше салфеток, чем мне, — сказал я, и мы пошли в обход школы.

Нашел дурацкую фотографию Ахмеда для паспорта, свой медицинский полис (не знаю, зачем эта бумажка, но, скорее всего, это документы — если я когда-нибудь захочу поехать на Северный полюс, надо будет взять эту бумажку с собой), свидетельство о рождении (я и так знаю, что я родился, зачем эта бумажка? Взрослые — глупые люди).