Александр Струговщиков

Как я мыслю, что я знаю, так может мыслить и может знать то и другой. Таким сердцем как моё – владею я один.

Натура человека, – продолжал я, – ограничена: радости, скорби, мученья переносит он только до известной степени, и

лошадей: когда их слишком разгорячат, загонят, они по инстинкту – чтобы вздохнуть – прокусывают себе жилу. Со мною тоже: ради вечной свободы, я отворил бы себе кровь

И тот, кто помимо призвания или собственной страсти, только в угоду другим надевает хомут и о богатстве, почестях и тому подобных пустяках хлопочет, тот, по-моему, как был, так и останется глупцом.

гновенья нет, когда бы ты себя и ближних твоих не губил, когда бы ты вынужден не был их губителем быть! Невиннейшая прогулка твоя – смерть тысячам червячков! Движенье ноги – и разрушено многотрудное здание муравья! И меня ли обманет предлог необходимости великой? Землетрясенье, ураган, наводнение – и ваши мирные сёла, ваши людные города в развалинах! Необходимость? О, в природе я не знаю ничего, чего бы сама же не губила она!

Глупцам не в толк, что дело не в местах, и что занимающий первое место редко играет первую роль. Кто первый? Тот, полагаю, кто видит дальше и настолько хитёр и ловок, что употребляет на свои замыслы способности и слабости других.

Ах, этой любви, радости, теплоты сердечной не даст никто, если нет их в самом тебе;

Когда поймёшь, как тесны границы наших пытливых, деятельных сил, когда увидишь, к чему ведут они – а ведут они к удовлетворению потребностей, которые в свою очередь не имеют другой цели, как продление жизни – когда поймешь, наконец, что плоды известных наших исследований не более, как пёстрые пятна на стенах нашей арестантской – всё это, Вильгельм, притупляет язык.

Чем, скажи, была бы жизнь без любви? Без свету фонарь волшебный? Гола, мертва белая стена; но едва лампочка её озарит – она ожила, запестрела картинками! весело! Призраки мимолётные? Пусть так.

Вот уже восемь дней, как у нас погода отвратительная; а мне легче. Что пользы в хорошем дне? Испортят же люди, какой бы ни был день! Теперь, когда дождь, слякоть, изморозь на дворе, теперь им портит нечего.