Alice Sometime

— Иди в жопу.

— Только что оттуда,

— Кто-то хочет сказать молитву? — улыбается женщина, беря за руки сыновей, что сидят по обеим сторонам от неё.

— Я хотел бы, — вызывается Чимин, беря за руки отчима и мать.

Женщина кидает недоверчивый взгляд на сына, но всё же соглашается и закрывает глаза для молитвы.

— Спасибо тебе за кусок жирного омлета и прочую гадость, что мы натолкаем в кишечники, стараниями главы нашей семьи, — молится парень. — Маму интересует лишь дом, и она готова на всё, чтобы завладеть им. Благодарю за доверчивого слепца, который трахает маму. Он совершенно не видит, что та зациклена на хозяйстве, а не на семье, но продолжает терпеть её.

Мать сильнее сжимает чиминову руку, шепча остановиться, но тот будто не слышит её.

— Мой отец сбежал, когда мне было шесть, и я бы с удовольствием последовал за ним, но он не предоставил мне такой возможности. Мама сказала, что он был жирным мудилой, поэтому у меня есть склонность к полноте. Жизнь катится по наклонной вниз. Аминь.

Но сейчас он не плачет. Он не слабый и грустный шестилетний мальчик, он сильный, даже грубый, стойкий девятнадцатилетний парень. Этому миру он показывал свой короткий средний палец.

Но всё это было дома или на вечеринках, которые парень так любил посещать. Когда же речь заходила о том, чтобы показаться соседям или учителям в университете, он становился абсолютно другим человеком: послушным и любвеобильным, будто ангел, покладистым и вовсе не грубым. Все считали Пака замечательным сыном, любящим старшим братом и просто славным малым. Но это всё было таким ненастоящим, фальшивым. Впрочем, как и сам Чимин. Он всё это знал, осознавал, но меняться не хотелось от слова «совсем».